- В этой теме 0 ответов, 1 участник, последнее обновление 2 дня, 7 часов назад сделано
.
-
Сообщения
-
Немного выложу набросок своего текста. Семён попадает в некое будущее — Совёнок 2040, где лагерь встречает его с множеством странностей. В сюжете задействован Семён из моей серии книг Бесконечное лето и Потерянная брошь — бывший охранник, который сумел разорвать временную цепочку цикличности лагеря и его тайн.
Когда он наконец решил начать нормальную жизнь, его вновь затягивает в автобус. Но на этот раз — не в старенький «Икарус», а в более современный, с электронным табло и глухой, тревожной тишиной внутри… Вот текс:Пролог
— Когда всё закончилось… я думал — начнётся жизнь. Настоящая. Без тайн, без повторов, без «опять сначала».
Смена завершилась. Пионеры уехали. А я остался.
Не потому что так надо — потому что по-другому уже не мог.
Дома у меня тут не было — так что я стал частью лагеря. Помощником вожатого. Смотрящим. Призраком среди сосен.
Женя — библиотекарь. Всё та же, тихая, но уже не одинокая.
Электроник — будто бессмертный, не пропускает ни одной смены.
Алиса… Алиса осталась рядом.
Мы взрослели. Рядом. Вместе.
Когда нам исполнилось девятнадцать — она стала поваром. Училась, злилась, ошибалась, но не сдавалась.
И тогда нам дали домик. Наш. Маленький, но настоящий.
Мы смеялись, спорили, мечтали.
А потом…
Я захотел большего.
Не побег, не загадку — простого человеческого счастья.
Сделал кольцо — сам, в клубе кибернетиков. Пригласил её на пирс. Под звёздами. Она была такой красивой…
Я произнёс заветные слова.
Но вместо ответа —
— я начал исчезать.
Прямо у неё на глазах.
Я видел её взгляд — испуг, растерянность, боль.
И исчез.
Навсегда?
Нет.
Я очнулся… в автобусе.
Глава первая. День первый
Я открыл глаза.
В уши ударил знакомый гул мотора — но на этот раз он был другим. Чище. Словно двигатель прошёл техобслуживание… или родился в другом времени.
Я огляделся. Это был не тот обшарпанный автобус, к которому я привык. Нет, этот был… новее. Будто с моего времени.
Первая мысль пронеслась, как электрический разряд:
«Я вернулся?»
Но нет. Я посмотрел в окно — и увидел пейзаж, который знал наизусть.
Те же деревья, та же дорога, та же… бесконечность.
Я здесь уже был.
Много раз.
Но что-то было не так.
Алиса…
Я делал ей предложение. Она смотрела на меня в тот вечер с пирса…
И вдруг — я исчез.
Кто забрал меня? Зачем?
Лена? Снова ты?
Или это лагерь? Он опять ожил, зажил своей жизнью? Что теперь?
Автобус остановился.
Ну, по канону жанра — я вышел.
Водитель остался внутри, как всегда, закуривая сигарету, будто ничего не случилось.
Я ступил на землю. Солнечный луч полоснул глаза, и я прикрылся рукой. Когда зрение прояснилось, автобус уже хлопнул дверью и уехал, оставив после себя клубы пыли.
Когда пыль осела, я, наконец, огляделся.
И чуть не остолбенел.
Передо мной стояли ворота лагеря. Тот самый «Совёнок».
Но… изменившийся.
Больше не облупленная краска, а свежая эмаль.
Новое оформление. По краям стояли две статуи пионеров — не просто декоративные, а внушительные, как памятники героям.
Я подошёл ближе.
Правая статуя — я узнал её сразу.
Ульяна.
Та же озорная улыбка. Та же поза. Слишком идеальная для неё… как будто кто-то заставил её позировать.
Я перевёл взгляд налево — и замер.
На втором постаменте стоял… я.
Ну, не совсем я.
Тот Семён, в котором я когда-то «проснулся». Слегка другим лицом. Чуть выше ростом. Более уверенным…
Но это был он. Я.
— Вот это поворот… — усмехнулся я.
— Что это вообще значит? Сон? Бред? Или… начало новой главы?
Я сделал шаг к воротам, решив войти, но заметил тень, приближающуюся со стороны лагеря.
Кто-то шёл ко мне.
Ровной походкой, без спешки, уверенно.
— Наверное, Славя, — пробормотал я, — кто же ещё встречает новеньких?
Я остановился.
Шаги становились всё громче… и всё страннее.
Отдавались не обычной поступью по гравию, а чем-то гулким, отстранённым, будто шагал не человек, а механизм.
Кто это? Кто меня встретит на этот раз? — мысленно спросил я, чувствуя, как внутри нарастает тревога.
Из-за ворот появилась девочка.
Я всмотрелся. Волосы цвета неба.
Мику? — промелькнуло в голове, но нет… причёска была другой. И…
Уши?
Странные круглые устройства по бокам головы — как будто от наушников, но впаянные прямо в тело.
Я перевёл взгляд ниже — и по спине прошёл холод.
Это была не человек.
Конечности — металлические, суставы — будто из шарнирных механизмов. В руках — планшет, голографический, мерцал неоновыми бликами.
Она подошла ближе.
Я непроизвольно сделал шаг назад.
— Здравствуй, дорогой гость, — произнесла она механически-ровным, но удивительно живым голосом. — Добро пожаловать в наш лагерь. Меня зовут Аня. Я — андроид. Версия XJ-02.
Я моргнул.
— Андроид?.. — переспросил, не веря своим ушам.
— Да. Андроид. Разве это удивительно? — спросила она с лёгкой наклонённой головой.
Голос звучал как у человека… но в нём чувствовалась идеально выверенная интонация.
— Прости… Просто… я впервые вижу настоящего андроида. Для меня это… в новинку, — выдавил я, стараясь не таращиться.
Она будто бы нахмурилась — или это была просто сдвижка сервоприводов. А затем вновь улыбнулась.
— Я, конечно, единственная — экспериментальная версия. Но мой создатель уже внедрил первую серию по всей стране. Возможно, именно поэтому ты так удивлён.
— Возможно… — кивнул я, стараясь не выдать своего замешательства.
— Мне поручено встретить тебя и отвести к нашему вожатому — Владиславу Андреевичу. Прошу следовать за мной, — сказала Аня, разворачиваясь.
Я остался стоять на месте ещё секунду.
— Вот это номер… — пробормотал себе под нос.
Но выбора у меня, кажется, не было.
Да и… любопытство взяло своё.
Мы шагнули в лагерь.
Аня двигалась плавно, почти по-человечески. Если бы не лёгкое металлическое эхо её шагов, можно было бы подумать, что передо мной самая обычная девочка.
Лагерь же… с первого взгляда казался прежним. Тем самым, который я знал. Тем самым, где прошли годы моей странной жизни.
Я шёл за ней, как когда-то за Славей, Женей, Ульяной…
Только теперь тропинка под ногами была аккуратной — подлатанной, освежённой, словно о ней заботились каждый день.
— Мне тебя Аней называть? — спросил я, чтобы хоть как-то нарушить нарастающую тишину.
— Так точно, — отрапортовала она, кивая с каким-то забавным ритмом.
— Ты говорила, что одна такая — экспериментальная. А в чём именно твоё обновление? — поинтересовался я, косясь на её идеальные движения.
Аня чуть склонила голову вбок:
— Во мне интегрирована система подобия эмоций. А ещё… мне разрешили иметь собственные цифровые мысли. Немного. — Она даже будто бы гордо улыбнулась.
«Собственные мысли…»
Меня передёрнуло. Настоящий киберпанк под соснами.
— А кто тебя создал? — продолжил я осторожно.
— Мой папа — Александр Тимофеев. Но все зовут его Шурик, — радостно ответила она, будто гордилась этим.
Я опешил.
— Шурик?.. — переспросил, чувствуя, как внутри всё перекрутилось.
— Да.
— А сколько ему лет сейчас? — осторожно уточнил я.
— Семьдесят.
Я выдохнул, почти присев на месте.
— Господи… — пробормотал, машинально хватаясь за голову.
Семьдесят лет.
Шурик постарел.
А Алиса? Она вообще жива?..
Мы продолжали идти. Мысли метались, сбивая дыхание.
Тем временем Аня радостно рассказывала:
— Вот здесь у нас клубы: кибернетиков, рисования, психологический и… поварской.
Я поднял взгляд.
Знакомое здание стояло передо мной — но каким-то незнакомым стало за эти годы.
Фасады перекрашены. Стены ровные, чистые.
А на крыше — солнечные панели и несколько антенн, поблёскивающих на солнце.
СССРский киберпанк, чёрт побери, — промелькнуло в голове.
Кто-то явно любил этот лагерь…
Но при этом решил, что шагать в ногу со временем — это не повод забывать о прошлом.
Мы подошли к зданию клубов.
С первого взгляда — всё вроде бы на месте. Те же бетонные ступеньки, та же табличка «КЛУБЫ» над входом. Но стоило приглядеться — и всё становилось… не тем.
Фасад потемнел от времени, покрыт ржавыми потёками и следами дождей, словно здание выжило десятки смен. Однако на крыше — солнечные панели, ровные, современные, без единой пылинки.
Слева в стену врезались пучки кабелей, аккуратно подведённые к окнам и блокам управления. Справа — светящийся экран, голубое цифровое окно, которое мягко мерцало в наступающих сумерках.
— Здесь у нас кружки, — с уверенной интонацией пояснила Аня. — Кибернетики, рисования, психологии и… поварской. Последний особенно популярен — кстати, если ты голоден, можно заглянуть и туда.
Я кивнул, оглядываясь.
Слева на скамейке, скрытой в тени, лежала старая алюминиевая кружка. На стене возле двери кто-то нацарапал: «Маша 2040». Возле ведра валялся сломанный стилус.
— Здесь раньше тоже было что-то важное для тебя? — спросила Аня, склонив голову.
— Да… когда-то это было местом, где Электроник паял роботов из будильников, а Ульяна крала кисточки у кружка рисования.
Я снова посмотрел на здание.
Теперь оно казалось мне не просто частью лагеря — это был памятник. Живой, но выцветший.
И всё-таки — живой.
Не успели мы отойти от клубов, как двери распахнулись, и изнутри вышла девочка — первая пионерка, которую я увидел в этом лагере.
Не считая, конечно, андроида.
Она была привлекательной, спортивной, со смелым взглядом и не менее смелым видом: вместо юбки — шорты, на руке — умные часы, а на плече… сидел воробей в очках.
— О, Аня, это ты новенького привела? — спросила она и тут же окинула меня внимательным, каким-то слишком изучающим взглядом. Даже её воробей будто скосил глазки на меня.
— Да. Веду к Владиславу Андреевичу, — ровно ответила Аня.
— Его зовут Семён, — добавила она с точностью телетайпа.
— А меня Арина. Я здесь заведующая клубом кибернетиков. По совместительству — механик данной прекрасной модели, — она кивнула на Аню. — Но с ней можешь общаться как с обычной пионеркой. Она — наша. Да, Аня?
Аня чуть замялась.
Я отчётливо заметил, как она слегка отвела взгляд.
Андроид… и смущение?
Это было что-то новое.
Но всё внимание у меня тут же переключилось на воробья на плече Арины.
— Это, случаем, не Шиноби 2.0 у тебя на плече? — прищурился я.
— Ты про Чипо? — переспросила она. — Да, это робот. Мой помощник. Да, Чипо?
Воробей открыл клюв, и раздался уверенный голос:
— Так точно.
Я чуть не присел от неожиданности.
— Подожди-ка… — я наклонился ближе. — Ещё раз можешь что-нибудь сказать?
— Добро пожаловать в наш лагерь, пионер, — отчеканил воробей.
Я рассмеялся в голос.
— Голос! Да это же точь-в-точь как у… Жени! И очки похожи! Ха-ха!
Они обе уставились на меня. Даже Чипо выглядел слегка смущённым — насколько это возможно для механического воробья.
— Семён, с тобой всё в порядке? — осторожно спросила Аня.
— Да-да, просто… голос до боли знакомый, — ответил я, вытирая слёзы смеха.
— Это голос моей мамы, — спокойно сказала Арина.
— Чего?! Мамы?! — переспросил я, почти поперхнувшись.
— Ну да. Папа сделал. Он встроил в Чипо голосовые шаблоны. Это… память, можно сказать.
— Фамилия у тебя случайно не… Сыроежкина? — выпалил я.
Арина удивлённо хмыкнула:
— Сыроежкина. А что тут такого?
Я на миг застыл.
Пытался просчитать на пальцах.
Арины лет семнадцать… Шурику — семьдесят…
— Подожди… это получается в пятьдесят с лишним?..
— Вот это дедуля, — пробормотал я себе под нос. — Ну они и молодцы, конечно…
— Ладно, если что — заглядывай. Я тут всё равно одна в клубе торчу. Ну, или с Аней сижу. Радости прошу, — улыбнулась Арина и пошла прочь. В сторону музыкального клуба.
Я остался с Аней.
Пока мы молча шли дальше, я пытался переварить только что услышанное.
И если честно — пока не очень получалось.
Дочка Серёжи и Жени.
Молодая, полная жизни, да ещё и заведующая клубом кибернетиков.
Да тут вообще всё сошло с ума — андроид ходит, солнечные панели блестят на крышах, робо-воробей с голосом Жени щебечет лозунги.
Настоящее будущее.
То самое, о котором я когда-то мечтал.
Мечтал — но точно не сейчас.
Не в тот момент, когда я только что… сделал предложение Алисе.
И был так близок к обычному человеческому счастью.
А меня вот так — щёлк! — и перекинули сюда.
— Ладно, XJ-Аня, — вздохнул я, возвращая себя в реальность. — Веди меня к твоему вожатому.
— Принято, — отозвалась она и зашагала вперёд, с лёгкой, почти танцующей походкой.
Я двинулся за ней, оглядываясь по сторонам.
Мы вышли на площадь.
Передо мной раскинулась широкая, залитая солнцем плитка, по которой едва слышно ступала Аня. Всё выглядело знакомо — и в то же время по-другому.
Слева от тропинки, между двух лавочек, стоял низкий цифровой стенд, на котором медленно перелистывались расписания, объявления, заметки кружков. Экран светился мягким голубым светом, будто сам следил за порядком.
В небе жужжали дроны, натягивая два лозунга:
«Пионерия — наш путь!»
«Будь готов!»
Но взгляд невольно притягивала статуя в центре.
Когда-то тут стоял Генда. Сейчас — фигура в пиджаке, без головы, без лица, без имени. Рука — одна. Вторая — отсутствует.
Словно бы её начали лепить… и бросили на полпути.
— Кто это? — спросил я у Ани, не сводя глаз с постамента.
— Памятник Шурику, — ответила она, не глядя. — Его хотели установить к юбилею лагеря. Но планы поменялись.
Я молча кивнул.
Статуя стояла, словно и не ожидала, что её кто-то доделает.
— А сколько лет этому лагерю? — спросил я, не выдержав.
Аня повернулась ко мне через плечо:
— Ну… именно в таком виде — только первый год. Уже прошло три смены.
Это экспериментальный проект.
Решили по всей стране возродить традицию пионерских лагерей.
А этот лагерь — особенный. Его восстановил мой отец. Он когда-то здесь жил.
Я вскинул бровь.
— Значит, лагеря… закрывались? — уточнил я.
Аня вдруг странно посмотрела на меня, словно я спросил, какого цвета небо.
— Ага. Ты что, не образованный?
Такие вопросы обычно дети в младших классах знают. В школе не учился, что ли?
Я неловко почесал затылок:
— Ну… может, типа того.
Она усмехнулась — почти по-человечески:
— Ничего, я тебя всему научу. У меня в памяти загружено знание всего интернета.
— Только не перегружай, ладно? — буркнул я. — Я не андроид. Мне бы мозг не вскипятить. И так еле держусь.
Аня кивнула с улыбкой:
— Ну тогда пошли. Владислав Андреевич нас ждёт.
— Веди, — махнул я рукой.
И мы снова пошли — по тропинке, ведущей к жилым корпусам.
Где-то вдали ветер шелестел в кронах, а дроны над площадью продолжали таскать свои бесконечные лозунги о светлом будущем.
Мы вошли в жилую зону.
Дома были…
Вроде бы те же.
И в то же время — совсем другие.
Их словно подлатали: кое-где стены замазали свежей краской, где-то заменили старые окна на пластиковые.
А самое главное — на каждой крыше стояли солнечные панели, аккуратные и одинаковые, как будто лагерь теперь работал на энергии солнца и… тотального контроля.
Камеры.
Везде.
На углах зданий, на фонарях, на воротах.
Незаметные, но настойчивые. Их стеклянные глаза медленно поворачивались, провожая каждого проходящего.
— Вот это я понимаю — надзор, — пробормотал я себе под нос.
— Женя бы точно сказала, что это тюрьма под открытым небом.
Даже покурить негде спокойно — везде наблюдение.
Солнце играло бликами на гладких поверхностях корпусов.
А внутри меня нарастало странное ощущение:
Этот лагерь стал чище, светлее, правильнее. Но живым ли он остался?..
Мы подошли к знакомому дому.
Когда-то в нём жила Ольга Дмитриевна. Когда-то — я.
Я провёл тут не одну неделю. Каждый скрип половиц, каждый изгиб крыши — был как родной.
Но теперь всё изменилось.
Дом стал аккуратнее, свежее.
Фасад покрасили в тёмный зелёный, на крыше — солнечные панели, у входа — небольшая камера наблюдения.
Справа от двери — сенсорная панель, вроде как домофон.
А вот сама дверь была вполне обычной — тяжёлая, деревянная, с матовым стеклом и металлической ручкой. Никакой фантастики.
Вокруг дома, как и раньше, росла сирень — пышная, цветущая. Тот самый запах, что невозможно забыть.
Возле лестницы стоял велосипед, припаркованный будто наспех.
А рядом — шезлонг, в котором, кажется, только что кто-то сидел.
— Ну вот и пришли, — сказала Аня.
Она подошла к панели, аккуратно коснулась её — и на экране появилось лицо мужчины.
— Владислав Андреевич, мы пришли, — доложила она.
Голос ничего не сказал — просто щёлкнул замок, и дверь медленно отворилась.
Внутри горел мягкий тёплый свет, будто кто-то ждал.
— Проходи, — кивнула Аня.
Я вдохнул аромат сирени и шагнул внутрь.
Дом был уже другим.
По-настоящему другим.
Внутри царил порядок и технологичный минимализм.
Окно было плотно занавешено тяжёлой шторой.
Вдоль стены стояла простая кровать, у другой стены — компьютерный стол с внушительным монитором и аккуратным системником.
Возле окна стоял небольшой диванчик. В углу — один шкаф, без лишних украшений.
А в центре комнаты — он.
Мужчина.
Статный.
Короткая аккуратная стрижка.
Улыбка прямая, уверенная.
На нём — пионерская рубашка, но вместо привычных шорт — свободные бриджи. Галстука не было, зато в руке он держал кружку с надписью «Твой батя».
Едрёна батон… — подумал я.
Это что, такие теперь вожатые?..
— Категорически приветствую тебя, пионер! — торжественно произнёс он. — Я Владислав Андреевич. Местный вожатый.
— Здравствуйте, — сказал я, протягивая ему руку. — Я Семён.
Он посмотрел на мою руку… и не пожал.
— Ты это можешь не делать, — сказал он, качнув головой. — Я рукопожатия не поддерживаю. И вообще, контакт с людьми у нас тут… минимальный.
Я смутился, но быстро опустил руку.
Владислав Андреевич сделал глоток из своей кружки и продолжил:
— Такое дело. Мест в лагере нет. Так что жить будешь здесь, на этом диванчике.
Он кивнул на невзрачный, но вполне удобный диван.
— Одежда для тебя уже готова — вот она.
На столике действительно лежала аккуратно сложенная форма.
— Переодевайся. И сразу — вперёд, на территорию лагеря. Пока не стемнело — сюда лучше не возвращаться. Я здесь работаю, а ты мне не мешаешь — и я к тебе претензий иметь не буду. Договорились?
Он говорил это легко, словно обсуждал прогноз погоды.
Я пожал плечами:
— Ну… ладно. Как-нибудь уживёмся.
— Вот и славно, — сказала Аня, которая всё это время стояла рядом, и тут же куда-то ушла по своим делам.
Вожатый сел за компьютер, привычным движением накинул наушники и сразу погрузился в работу.
Я же остался стоять в центре комнаты, держа в руках форму, и задумался.
О том, куда я попал.
И что меня здесь ждёт.
Ну, как всегда, я начал с переодевания.
Снял свою форму охранника — пыльную, застиранную, будто с неё стряхивали эпохи.
Одел пионерскую форму — новую, свежую, словно сшитую по моим меркам.
Села как влитая.
Я бросил взгляд на вожатого.
Тот, вопреки ожиданиям, вовсе не корпел над отчётами или планами смены, а вовсю играл в компьютерную игру.
В наушниках. С сосредоточенным лицом.
«Ну да… Рабочий процесс,» — усмехнулся я.
Я сложил свою старую форму в пустой ящик шкафа и на секунду задержался перед зеркалом.
И замер.
Мне снова семнадцать.
Я узнал это лицо. Те черты, которые когда-то смотрели на меня из зеркала — полные надежд, глупых мечт и неразрешённых вопросов.
Странности продолжаются.
Но ладно. Некогда предаваться философии — пора двигаться дальше.
Что бы там ни готовило это место.
Я вышел из дома.
Встал на тропинку и, по привычке, обернулся.
Дом стоял молчаливый, скрытый за пышными кустами сирени.
Над дверью — камера.
Она, как живое существо, поворачивалась за мной.
Я сделал шаг влево.
Камера — вжик за мной.
Шаг вправо.
Вжик.
— Ужас какой… — пробормотал я. — Это что, теперь я под присмотром большого брата?..
Побрёл в сторону площади.
До ужина нужно чем-то заняться.
Всё-таки интересно, осталось ли хоть что-то от прежнего лагеря?
Или меня ждёт «супер-пупер диета для пионеров будущего» и рассказы о новых вирусах, которые надо побеждать духом и витаминами?
Пока я так размышлял, взгляд зацепился за фигуру у стенда.
Рыжая… или каштановая — не разобрать под солнцем.
Стройная, ловкая.
Она стояла спиной ко мне и…
Рисовала баллончиком на обратной стороне цифрового стенда.
— Это что, местная хулиганка?.. — удивился я.
Интерес взял вверх. Я подошёл ближе, на цыпочках.
На стенде, из хаоса линий, проявлялся странный рисунок:
Автобус «Икарус», парящий на крыльях.
Я прищурился.
«Только не говорите мне, что это дочь Лены…»
Хотя… по цвету волос — не скажешь.
Я сделал ещё шаг и негромко сказал:
— Привет.
Девочка обернулась.
— Ой, привет! Новенький, да? — весело спросила она, обернувшись ко мне.
— Ага. Семён. — кивнул я. — А тебя как зовут?
— Ника, — улыбнулась девушка.
— Приятно познакомиться, — сказал я, кивая в её сторону. — А у тебя очень хорошо получается.
Ника чуть покраснела.
— Ой, спасибо! — пробормотала она, опуская взгляд.
— А не боишься, что тебя накажут? — спросил я, намекая на её художественные изыски на стенде.
— Ну… не особо, — пожала она плечами. — Знаешь, просто как-то некрасиво он тут стоял. Вот и решила, что рисунок не помешает. Ну, так себе конечно вышло… — она замялась и посмотрела на меня. — А тебе правда нравится?
— Нравится, — честно ответил я. — Даже очень.
— А у вас тут такие автобусы ездят? — добавил я, улыбаясь.
Ника фыркнула:
— Ну как бы нет, конечно. Этот я видела только на фотографиях. Мама как-то показывала. Она рассказывала, что когда-то приезжала в лагерь на таком. Вот и решила нарисовать.
— Я когда-то тоже на таком катался, — задумчиво произнёс я.
Ника округлила глаза:
— Ты? На таком? В каком-то музее был, что ли?
«Ага, в музее…» — криво усмехнулся я про себя.
И ещё отметил, что перед каждым её словом обязательно проскальзывало это весёлое, ободряющее «ну».
Даже забавно.
Вдруг Ника замерла, будто прислушиваясь к чему-то.
Потом быстро сунула мне в руки баллончик:
— Ну, Семён, ну подержи, пожалуйста! Я сейчас, дорисую, ладно?
— Ну… давай, поддержу, — ответил я, даже не успев толком понять, что происходит.
Она умчалась куда-то лёгким бегом, и я остался один — с баллончиком в руках и странным чувством, что выгляжу как минимум подозрительно.
Увидев, как ко мне катится Аня, я понял:
надо тикать. Срочно.
Не хватало ещё, чтобы я тут всего час — и уже влетел в лагерь как главный косячник.
Я бросил баллончик на землю и рванул в сторону деревьев.
Аня, похоже, не сразу поняла, кто именно убегает, но через пару секунд я услышал за спиной лёгкий визг роликов — она уже неслась за мной!
— Ой-ёй-ёй, — пробормотал я себе под нос, — ну прям терминатор какой-то, а не андроид!
Я петлял между деревьями, стараясь спрятаться за стволами, увернулся от качелей, проскользнул мимо старой бани.
За спиной слышалось настойчивое «шшшшш», как будто Аня заправила ролики нитроускорением.
Выбежав на знакомую тропинку, я понял, где нахожусь:
рядом музыкальный клуб.
Он всегда стоял чуть на отшибе — словно ему самому было стыдно за свои старые стены.
Не разглядывая толком, я пулей метнулся к двери, дернул за ручку.
Дверь поддалась.
Я влетел внутрь, захлопнув её за собой.
Привалился к стене, тяжело дыша.
Фух. Спасён. Пока что.
Внутри музыкальный клуб был уже совсем другим.
Никакого рояля.
Словно старый инструмент не выдержал времени и сгнил, растворившись в забвении.
Вместо привычной обстановки — ряд электронных панелей и синтезаторов, растянувшихся вдоль всей стены.
Провода, мигающие огоньки, экраны с бегущими волнами звука.
А у одной из консолей, в полумраке, сидела девочка с короткими белыми волосами.
На её шее висели большие чёрные наушники, а на груди красовалась пионерская звезда.
Она сидела, склонив голову к монитору, и словно ловила ритмы, которых я даже не слышал.
Музыка космоса.
Что-то далёкое, глухое, бесконечное.
Я тихонько прикрыл за собой дверь, пытаясь не дышать.
Пока в ушах гудела кровь от бешеного бега и страха быть пойманным.
В этот момент за окном послышался шорох —
и дверь клуба приоткрылась.
В проёме мелькнула знакомая короткая стрижка — Аня.
Я застыл, как вкопанный.
Белая голова за пультом чуть повернулась.
Девочка бросила на меня короткий взгляд, потом лениво, будто заранее всё зная, сказала:
— Он у меня на прослушивании. Новенький. Инструктаж проходит.
Аня на мгновение зависла, словно обрабатывая полученную информацию.
— Проверка слуха, — уточнила девочка спокойно, не отвлекаясь от пульта. — Протокол ознакомления с оборудованием.
Аня ещё пару секунд смотрела на нас, потом кивнула, что-то коротко записала в своём виртуальном планшете и, не найдя повода цепляться, закрыла дверь и уехала прочь.
Я медленно выдохнул.
Девочка сняла один наушник, чуть улыбнулась — холодно, но не враждебно — и тихо добавила:
— В этом лагере тебя или спасают… или сдают. Я предпочитаю первое.
Я осторожно сделал пару шагов вперёд.
Девочка — правильнее сказать, пионерка — сидела за пультом, едва шевеля пальцами по сенсорным экранам.
На мониторах прыгали полосы звука, переливаясь, будто солнечные зайчики.
Её белые волосы слегка колыхались от лёгкого сквозняка, проникающего через панорамные окна.
Я прочистил горло:
— Эм… спасибо.
— За спасение.
Она не обернулась, только слегка кивнула:
— Не за что.
Пауза повисла между нами.
В музыкальном клубе было так тихо, что слышно было, как сквозь аппаратуру шепчет ветер.
Я почувствовал неловкость и, чтобы хоть как-то заполнить тишину, сказал:
— Я Семён.
Девочка медленно повернула голову.
Её серо-голубые глаза спокойно посмотрели на меня.
— Селена, — коротко ответила она.
— Ты тут… — я оглядел всю эту футуристическую аппаратуру, — слушаешь?
Она едва заметно улыбнулась уголком губ:
— Слушаю.
— Что именно? — уточнил я.
— Шёпот звёзд, — спокойно ответила она, будто говорила о чём-то обыденном.
— Музыку пустоты. То, что мы не слышим ушами, но что всегда звучит.
Я растерянно почесал затылок:
— Звучит… странно.
Селена пожала плечами, будто это не её забота:
— Для большинства — да.
— Но ты не из их числа.
Я насторожился:
— С чего ты взяла?
Она чуть склонила голову, разглядывая меня внимательно:
— Пахнешь дорогой. И чужими ветрами.
— Тут таких не бывает без причины.
Я хотел что-то сказать, но не нашёл слов.
Селена снова надела наушники, погружаясь в свои звуковые миры.
Но перед этим, на прощание, бросила:
— Когда захочешь услышать — найдёшь меня здесь.
И снова растворилась в своём космосе.
Я остался стоять посреди зала, залитого солнечным светом, чувствуя, как в этом странном новом мире появился первый настоящий союзник.
Я ещё немного постоял, наблюдая, как Селена погружена в свои звёзды.
Окинул взглядом новый музыкальный клуб: столько нового, но где-то глубоко под всей этой электроникой слышался отголосок прошлого.
Когда-то я здесь играл.
С Мику. С Женей.
Играл на рояле, на гитаре, на всём, что попадалось под руку.
Мику тогда терпеливо учила меня, даже оставляла «за главного», когда сама уходила по делам.
Печально всё это…
Словно целая жизнь прошла.
Я отвёл взгляд, чтобы не сдаться этому накату воспоминаний, когда дверь вдруг распахнулась — без стука, без предупреждения —
и в зал влетела пионерка.
Огонь в глазах.
Огонь в волосах.
Огонь в походке.
Такой вид, будто весь лагерь принадлежит ей по праву.
— Эй! — рявкнула она. — Тут у нас новенький? А я, значит, ещё не познакомилась?!
Она оглядела меня быстрым, оценивающим взглядом. Потом метнула косой взгляд на Селену.
— Селя! А ну не порть мне парня своими звёздами!
А ты, — она ткнула в меня пальцем, — давай за мной. Знакомиться будем.
И, не терпя возражений, схватила меня за руку и потащила к выходу.
Я послушно последовал за ней, всё ещё немного в шоке от напора.
На улице она резко остановилась, упёрла руки в бока и гордо заявила:
— Меня Вера зовут. Вера Краснова.
Запомнил?
— Запомнил. — Я улыбнулся. — А я Семён.
— Семён, значит… — протянула она, прищурившись. — Странное имя. Но лицо знакомое…
Где-то я тебя видела. Может, на соревнованиях? По футболу?
— Неа, — пожал я плечами. — Не участвовал.
— Жаль, — фыркнула Вера. —
А играть умеешь?
— Ну… вроде бы.
Она хитро улыбнулась:
— Отлично! Тогда будешь со мной в сборной.
А эта твоя селёдка пусть обломится, нефиг тебе голову забивать всякой космической чепухой.
Я не успел даже возразить, как она снова взяла меня за руку.
— Пошли в столовую, — сказала Вера деловито. —
Скоро ужин. Надо будет как следует подкрепиться!
И повела меня через площадь, будто я был её давним товарищем, а не только что прибежавшим новеньким.
Подходя к столовой, Вера вдруг притормозила и внимательно осмотрела меня:
— Стой. У тебя руки чистые?
Я быстро взглянул на ладони:
— Ну… вроде чистые.
Вера кивнула в сторону стоящей у входа Ани.
— Видишь это ведро с болтами? — шёпотом бросила она. —
Это наш местный санитарный пост. Всё сканирует.
Я удивлённо посмотрел на Аню.
— Мне она показалась доброй, — сказал я.
Вера фыркнула:
— Ага, добрая… Снаружи. А внутри камеры в глазах, микрофон в носу и динамики в ушах.
Проведёт сканирование — если грязные руки засечёт, сразу активирует режим «санитарная обработка».
— Санитарная обработка? — переспросил я.
Вера кивнула:
— Будешь мыть руки, пока последний микроб не сдох. Под её чутким наблюдением.
А если особо грязный попадёшься — она ещё планшет вытащит.
На экране сразу появится наша строгая директриса и начнёт тебя отчитывать по полной программе.
Я сглотнул:
— Понял… принял.
— Вот и молодец, — хмыкнула Вера. —
Запомни правило: хочешь жить спокойно — держи руки чистыми и шуми поменьше. Тут даже деревья слушают.
Она рассмеялась и бодро зашагала дальше к столовой, а я, поправив воротник рубашки, осторожно последовал за ней, краем глаза поглядывая на Аню.
Подойдя к входу в столовую, мы наткнулись на Аню.
— Руки показать, — спокойно произнесла она, сканируя нас взглядом.
Мы синхронно вытянули ладони вперёд.
Аня внимательно осмотрела их.
— Так, так… — протянула она, пристально глядя на меня. —
Ногти должны быть немного подрезаны.
Нарушение гигиенического стандарта.
Я открыл рот, но не успел ничего сказать — за меня вступилась Вера:
— Я ему сама всё подпилю. После ужина.
Пусть поест сначала, хорошо?
Аня задумчиво посмотрела на неё, будто оценивая вероятность выполнения обещания.
— Поручаю это дело тебе, — кивнула она наконец. —
Завтра проверю.
— Договорились, — весело отрапортовала Вера и, схватив меня за локоть, потащила внутрь.
Я, проходя мимо Ани, не удержался — подмигнул ей одним глазом.
Аня, неожиданно для себя, попыталась ответить тем же…
но её жест получился каким-то странным: она моргнула сразу двумя глазами и чуть наклонила голову, будто её немножко переклинило.
Я едва сдержал смех.
Мы вошли в столовую.
Внутри столовая казалась больше, чем я её помнил.
Просторный зал, залитый тёплым дневным светом, лился через длинные окна.
Вместо привычных длинных деревянных столов стояли аккуратные модули на 6–8 человек, встроенные в пол — гладкие, белые, с сенсорными панелями по центру.
Раздача была автоматизированной:
на длинной стойке по обе стороны стояли блестящие автоматы, над которыми перелистывались цифровые меню — пицца, борщ, лазанья, каши, десерты…
Достаточно было ткнуть пальцем в экран — и через пару секунд еда появлялась на выдвижной платформе.
Запахи в столовой остались настоящими:
свежеиспечённый хлеб, пар от горячего супа, ванильный аромат из дальнего угла.
На стенах висели большие экраны, на которых показывали расписание кружков, соревнований, объявления о собраниях.
И где-то в углу, под стеклянным колпаком, вращался пионерский значок в стиле ретрофутуризма — сияющий, как маленькое солнце.
Пионеры были разными: кто-то сидел за столами, напевая себе под нос, кто-то переписывался на маленьких терминалах, встроенных в столешницы.
Но атмосфера была лёгкой, живой — всё кипело тихой, повседневной энергией лагерной жизни.
Мы вошли внутрь.
И я сразу понял — это уже совсем другой «Совёнок».
Столовая была огромной, залитой мягким светом, который падал сквозь высокие окна почти до самого пола.
Ряды современных столов заполняли пространство:
чистые, гладкие, с врезанными сенсорными экранами посередине.
Каждый стол мог сам вызывать меню, отправлять заказ или просто проигрывать лёгкую музыку.
По стенам, рядом с привычными лозунгами, висели голографические табло: расписание кружков, спортивные соревнования, объявления о собраниях.
Тексты светились мягкими оттенками, перекатываясь при малейшем движении воздуха.
Вдоль дальней стены шли автоматические линии раздачи еды.
Достаточно было поднести браслет — и через несколько секунд еда, горячая и ароматная, выкатывалась на сияющем подносе.
И всё-таки, несмотря на эту всю футуристику, столовая оставалась живой.
Пионеры сидели за столами, смеялись, переговаривались, подкалывали друг друга.
Кто-то щёлкал по сенсорной панели, выбирая десерт, кто-то подтягивал стул поближе к друзьям.
Небольшие роботы-помощники — похожие на маленькие серебристые шкатулки на колёсиках — ловко курсировали между рядами, убирая грязные подносы и возвращая их на мойку.
А в воздухе всё так же пахло тушёной капустой, свежеиспечённым хлебом и чем-то сладким — запахи, которые даже в будущем оставались вечными.
Я поймал себя на мысли:
что-то меняется, но что-то — остаётся навсегда.
— Ну чё встал? — потянула меня Вера за рукав. —
Пошли, пока очередь маленькая!
Мы подошли к длинной стойке автоматической раздачи.
На ней переливались яркими цветами сенсорные панели с меню — супы, каши, борщи, макароны, котлеты, десерты… да ещё и какие-то загадочные блюда с футуристическими названиями вроде «Лазанья 2.0» или «Салат здоровья».
Я остановился перед панелью, глядя на неё, как баран на новые ворота.
Вера вздохнула и, закатив глаза, встала рядом:
— Ты, часом, не с деревни сбежал? — шутливо спросила она.
— Первый раз что ли сенсорку видишь?
— Эээ… может быть, — буркнул я, продолжая пялиться на мигающие картинки.
— Короче, смотри:
ТЫКАЕШЬ сюда — выбираешь первое.
ТЫКАЕШЬ сюда — второе.
ХОЧЕШЬ компот — вон туда.
ДЕСЕРТ — вот сюда.
Понял, новенький?
Я кивнул.
— А теперь — показываю мастер-класс! — гордо заявила Вера и ловко набрала себе полный поднос еды.
— Видал? За три секунды!
А ты тут ещё полчаса бы чесался!
Я неуклюже повторил её движения, нажав не туда, и вдруг мой поднос выехал… с тремя порциями гречки и литром киселя.
Вера прыснула со смеху:
— Ну, привет, гурман года!
— Блин… — простонал я, глядя на свой «пир».
— Ладно, не парься. Сожрёшь, станешь сильным, — бодро хлопнула меня по плечу Вера.
— Пошли садиться, пока столики не разобрали.
Она повела меня к свободному столу среди пионеров, а я брёл за ней с подносом, который угрожающе вибрировал от тяжести.
Мы нашли свободный столик у окна.
Стол выглядел как кусок белоснежного пластика: гладкий, без швов, только по центру блестела небольшая сенсорная панель.
Я поставил свой перегруженный поднос, осторожно уселся на стул и огляделся.
Пионеры вокруг спокойно болтали, ели, тыкали в свои панели — у кого-то там светилось расписание занятий, у кого-то меню сладостей, а у кого-то шёл футбольный матч в миниатюре.
Вера уже вовсю уплетала котлету, не особо заботясь об этикете.
Я же, пытаясь понять, как тут всё устроено, аккуратно ткнул пальцем в панель посередине.
И тут началось.
Стол вдруг засиял ярким синим цветом, а из-под панели громко заиграла мелодия:
«Мы дети Вселенной,
Солнце ведёт нас вперёд…»
На меня обернулась половина столовой.
Вера с набитым ртом уставилась на меня, а потом захохотала так, что чуть котлетой не подавилась.
— Ну ты даёшь, новенький! — пробурчала она, вытирая слёзы. —
— Гимн лагеря на весь зал включил!
Я судорожно тыкал в панель, пытаясь выключить этот праздничный кошмар, но стол только весело мигал флажками и увеличивал громкость.
Наконец, Вера сжалились, наклонилась и одним уверенным движением отключила панель.
Тишина повисла в зале, все вернулись к своим делам.
Я опустился на стул, красный как помидор.
— Не переживай, — успокаивала меня Вера. —
— У нас каждый второй новенький что-нибудь да натворит.
— Традиция, считай.
Я усмехнулся.
— Отличное у вас будущее, — пробормотал я.
— Ага, — кивнула Вера. —
— У нас тут весело. Особенно если не бояться выглядеть идиотом.
И она снова принялась за котлету, а я, улыбаясь, наконец-то взял в руки ложку и почувствовал, что в этом странном новом мире я, может быть, и правда смогу найти своё место.
Мы доели в молчаливом согласии, каждый погружённый в свои мысли.
Вера первой встала из-за стола и, хлопнув меня по плечу, сказала:
— Короче. Ты знаешь, где у нас спортплощадка?
Я пожал плечами:
— Догадываюсь.
Вера усмехнулась:
— Ну тогда двигай туда.
Подождёшь меня. Я быстро. Найду ножницы — и подровняем тебе твои культяпки.
Я удивлённо моргнул:
— Культяпки?
— Ага! — весело подтвердила она. —
А то эта Аня, знай её натуру, точно нас потом утром сожрёт…
И отработанным маслом запьёт.
Всё у неё по регламенту. Чистота — мать космоса!
Я не выдержал и рассмеялся.
— Ладно, — махнула Вера рукой. — Увидимся!
И, не оглядываясь, помчалась куда-то между столиками, оставив за собой шлейф бодрости.
Я выдохнул, встал и вышел из столовой.
Вечер уже опускался на лагерь.
Небо переливалось нежными оттенками заката, ветер гонял по дорожкам лёгкую пыльцу от сосен.
Я побрёл туда, где когда-то была спортплощадка.
Думаю, место её не сильно изменилось — даже если весь лагерь теперь дышал будущим, в каких-то уголках он всё равно оставался старым добрым «Совёнком».
Выйдя на площадку, я огляделся.
Она почти не изменилась.
Те же турники. То же футбольное поле. Те же ворота — только теперь всё было аккуратно перекрашено, блестело свежими слоями краски.
Рядом с воротами я заметил девушку с рыжими волосами.
Она что-то объясняла двум парням-пионерам, моим ровесникам, активно жестикулируя и подкидывая мяч ногой.
Я присел на лавку, наблюдая за ними.
В этот момент рядом появилась Вера.
— Ну давай сюда свои пальцы, — сказала она, усаживаясь рядом.
Я покорно протянул руки.
Вера ловко взяла мои пальцы и принялась короткими уверенными движениями состригать ногти маленькими ножничками.
Я же всё смотрел на эту рыжеволосую физручку.
На её майке гордо красовалась надпись «СССР», и было в ней что-то… очень знакомое.
Что-то тёплое, родное, вытягивающее из глубины памяти странное чувство.
— Очень знакомая девушка… — пробормотал я.
Вера, не поднимая головы, спросила:
— Это ты про нашу физручку?
Я кивнул.
— Ульяна Дмитриевна её зовут, — гордо сказала Вера. —
Она у нас за спорт отвечает. А я — её главная помощница!
— Ульяна? — переспросил я, словно проверяя на слух.
— Ага, — подтвердила Вера. —
Дмитриевна.
Ульяна… Дмитриевна…
Имя словно щёлкнуло что-то в памяти.
Может, просто совпадение? — подумал я.
Но сердце стучало в груди сильнее.
Тем временем физручка — Ульяна — заметила нас.
Она на секунду замерла, уставившись прямо на меня.
Потом что-то быстро сказала своим ученикам и направилась к нам.
Подойдя ближе, она кивнула Вере:
— Привет, Вера. Новенького привела, да?
Вера с готовностью встала и бодро ответила:
— Ага! Его зовут Семён!
Ульяна на секунду замялась, словно что-то обдумывая, а потом твёрдо сказала:
— Вера, подмени меня. Потренируй этих оболтусов.
Я поговорю с новеньким.
Вера весело отдала честь и побежала обратно к ребятам.
А Ульяна села рядом со мной на лавку.
Я посмотрел на неё тёплым взглядом, полным тысяч недосказанных воспоминаний.
Ты узнала меня, да?
Значит, это всё-таки ты…
Вот тебе и на. — пронеслось у меня в голове.
Ульяна села рядом, обхватив колени руками.
Несколько секунд она молчала, будто не веря своим глазам.
Я посмотрел на неё и пробормотал:
— Я думал… тебе должно быть лет шестьдесят семь.
А выглядишь максимум на тридцать.
Ульяна сжала кулаки на коленях.
— Мы… мы думали, что ты умер, — тихо сказала она. —
Ты пропал. Никто не знал, где ты.
А Алиса… она места себе не находила.
Я опустил голову.
— Я не виноват, — сказал я глухо. —
Последнее, что помню — как делал ей предложение…
А потом — автобус. И снова здесь.
Ульяна всхлипнула, сжав руки сильнее:
— Семён… Сёма… Господи…
Как такое вообще возможно?..
— Я не знаю, — честно ответил я.
— Я правда не знаю…
Я поднял глаза и посмотрел на неё — всё ту же, и в то же время другую.
— Этот лагерь опять меня мучает, — выдохнул я.
— Мне снова семнадцать. И ты…
Ты не изменилась. Не состарилась. Как это возможно?
Ульяна вытерла слёзы рукавом:
— Долгая история.
Завтра утром я тебя отведу к нашему директору.
Там всё объясним.
Сейчас — нельзя. Здесь нас могут услышать.
Я кивнул, чувствуя, как внутри всё сжимается.
— Опять эти слёзы, — пробормотал я. —
Опять этот лагерь заставляет плакать, да?
— Может быть… — тихо ответила Ульяна. —
Но я рада.
Рада, что снова тебя увидела.
Она неожиданно обняла меня.
Тепло. Крепко.
Так, как обнимают самых родных.
Я чуть улыбнулся:
— Знаешь… странно видеть тебя такой.
Ты стала старше меня.
Получается, теперь ты как старшая сестра, а не младшая.
Ульяна чуть отстранилась и усмехнулась сквозь слёзы:
— Ну, получается так.
Жили как могли…
Ты пропал, а мы… мы просто жили дальше.
Но, видимо, ты вернулся сюда не просто так.
Что-то ещё должно случиться.
— Видимо, — согласился я.
Она вздохнула и сказала:
— Утром я тебя заберу. И мы уже нормально поговорим. Хорошо?
— Буду ждать утра, — кивнул я.
Ульяна уже собиралась уходить, но вдруг усмехнулась:
— Смотрю, ты уже опять девчонок цепляешь.
А говоришь, что Алисе делал предложение.
Я поднял руки в жесте капитуляции:
— Вот ты не поверишь, для меня это всё было буквально пару часов назад.
А Вера… ну она сама меня «зацепила», как ты говоришь.
Я сам пока в шоке.
Ваши технологии, новый лагерь, андроиды…
Да для меня всё это как магия.
Чувствую себя как деревенщина со старым телефоном в мире киборгов.
Ульяна рассмеялась:
— Ну тогда живи как настоящий пионер.
Считай, судьба дала тебе второй шанс.
— А у меня есть выбор? — спросил я с усмешкой.
— Конечно нет! — фыркнула Ульяна.
— Так что давай, верну тебе Веру.
А завтра… завтра ты удивишься ещё больше.
Она встала, махнула рукой и добавила:
— Увидимся, Сёмка. Доброй ночи.
И, не оборачиваясь, пошла обратно к пионерам.
Я долго смотрел ей вслед.
И впервые за долгое время почувствовал — здесь я снова не один.
Я остался сидеть на лавке.
Вечер окончательно опустился на лагерь.
Небо стало густым, бархатным, с рассыпанными по нему первыми звёздами.
Фонари вдоль тропинок зажглись тёплым светом, будто светлячки выбрались из своих нор.
Лёгкий ветер шевелил траву на поле.
Турники скрипели где-то вдалеке, а на воротах лениво хлопала сеть.
Я сидел и смотрел перед собой, не видя ничего.
Я снова здесь.
Но всё другое.
Девочки выросли.
Лагерь изменился.
Даже воздух другой — с привкусом чего-то электронного, неслышного.
И всё-таки я здесь.
Я провёл ладонью по лавке, как будто пытаясь почувствовать сквозь дерево то старое, давно ушедшее лето.
И в этот момент к лавке тихо подошла Вера.
— Ну что, мечтатель? — с улыбкой спросила она, склонившись надо мной.
Я поднял голову.
Вера стояла против света фонаря — стройная, дерзкая, но в её взгляде было что-то странно тёплое.
Как у старого товарища, который за тебя по-настоящему переживает.
— Пошли в лагерь, — сказала она.
— Ночь на дворе. Сейчас скоро перекличка будет.
Тебя ещё потерять нам не хватало.
Она протянула мне руку.
Я вздохнул, встал и крепко пожал её ладонь.
— Ну, — бодро сказала Вера, потянув меня за собой, —
раз попал сюда, новенький, так живи по правилам: ешь вовремя, улыбайся чаще, и держись рядом с правильными людьми.
Я усмехнулся:
— Например, с тобой?
— Конечно! — гордо заявила она. —
Ты теперь мой подопечный.
И мы зашагали по тропинке к лагерю —
по новому Совёнку,
по новому лету,
которое только начинало расправлять крылья над этой странной землёй.
Мы шли по вечерней тропинке, ведущей к площади.
Лагерь в ночи выглядел совершенно иначе.
Тёмные силуэты домов, золотистые шары фонарей, шёпот ветра в соснах…
Где-то вдали звякали качели, тихо переговаривались пионеры, в окнах домов вспыхивали огоньки.
Площадь перед нами была словно волшебная:
голографические лозунги медленно менялись в воздухе, переливаясь зелёным и голубым.
Над головой бесшумно проплыл дрон, аккуратно развешивающий свежие объявления.
Возле входа на площадь стояла Аня.
Как всегда — неподвижная, аккуратная, с прямой спиной.
Её глаза мягко светились голубым.
Она напоминала живой маяк на границе между обыденностью и будущим.
Увидев нас, Аня шагнула вперёд:
— Семён. Вера. Добрый вечер.
Проверьте, пожалуйста, свои браслеты.
Вера махнула рукой:
— Всё окей, Аня. Мы просто провожаем новенького.
Аня медленно кивнула:
— Регистрирую вечернюю активность.
Время прибытия в жилую зону зафиксировано.
Я усмехнулся: даже ночь здесь, в новом «Совёнке», была под чутким контролем.
Аня слегка наклонила голову:
— Семён, желаю вам приятной ночи и быстрого восстановления после адаптационного шока.
Я чуть не расхохотался.
Адаптационный шок — звучало так, будто я пересёк галактику, а не вышел из столовой.
— Спасибо, — сказал я, стараясь выглядеть серьёзно.
Аня ещё раз кивнула и, не сводя с нас взгляда, осталась стоять на своём посту, будто страж новой эпохи.
Мы пересекли площадь и направились к жилой зоне.
Проходя между аккуратными домиками, я заметил, как на крыльце одного из них сидела девочка — аккуратная, словно из другого мира.
Тёмные волосы, строгий взгляд, и в руках раскрытая книга. Она задумчиво смотрела куда-то в звёздное небо, будто читала не страницы, а сами звёзды.
Пока я рассматривал её со стороны, Вера, шедшая рядом, фыркнула:
— О, а вот и наш местный карцер.
Юлиана Карцева, библиотекарь, будущая хранительница всех знаний лагеря. Только книжки и её интересуют.
Странная, как и селёдка.
Она ухватила меня за руку и бодро потащила к девочке:
— Пошли, познакомлю. Только не дай ей затащить тебя в библиотеку, а то сопьёшься от чая и занудства.
Подойдя ближе, Вера громко хлопнула в ладоши:
— Юлиана, привет! Вот тебе новенький — знакомься!
Пионерка медленно подняла глаза от книги и равнодушно окинула нас взглядом.
— Доброй ночи, пионеры, — спокойно произнесла она.
— Это Семён.
Только смотри, — добавила Вера, — в свои книжные сети не тяни его. Нам ещё один зануда не нужен.
Юлиана чуть склонила голову:
— Зануда… как ты?
— Как ты и селёдка! — парировала Вера с довольной ухмылкой.
Юлиана даже не вздрогнула — будто была выше всей этой пикировки.
— А вдруг ему, в отличие от тебя, интересна история? Или истина? — ответила она спокойно. —
А не беготня с площади на спортплощадку.
— Ну-ну, — проворчала Вера. — Надеюсь, он не книжный червь.
Я чуть улыбнулся, слушая этот словесный теннис.
У каждого здесь была своя роль, своя жизнь.
У Веры — движение.
У Юлианы — тишина.
И в этой тишине я вдруг почувствовал что-то родное: как у Жени когда-то… может быть, даже что-то большее.
Юлиана снова опустила взгляд в книгу, не уделяя нам больше ни слова.
— Ладно, идём, — сказала Вера, потянув меня дальше. — Нам ещё твой домик искать.
Я послушно пошёл за ней, чувствуя, как за спиной остаётся эта странная тишина, пропитанная звёздами и старыми книгами.
— Кстати, — повернулась ко мне Вера, весело щурясь, — а ты вообще где жить будешь?
— Со… Владиславом Андреевичем, — ответил я, слегка замявшись.
Вера вытаращила глаза:
— С папаней?!
— С кем? — не понял я.
— Ну как с кем, — усмехнулась она. — Его тут все «папичем» кличут. А пионеры между собой — просто папаней. Типа главный батя лагеря.
— Ну… выходит, с папаней, — ухмыльнулся я.
Вера покачала головой:
— Ну ты и влип.
— Почему это? — насторожился я.
— Он по ночам задротит в свои игры так, что аж мышка в лагере пищит от страха, — заявила она с полной серьёзностью. — А утром, держись! Пробежка в шесть утра по всему лагерю, зарядка, отжимания, присядки… он у нас ещё спортсмен, типа бодрость духа и тела.
Я поднял бровь:
— А ты вроде тоже шустрая. Тебе бы должно нравиться бегать?
Вера тут же отмахнулась:
— Не-а. Я только после завтрака завожусь. Пока не поем — я овощ. А бегать до еды — это всё равно что умереть и воскреснуть три раза.
Лучше вообще не вставать!
Я рассмеялся.
— Ладно, пошли, — махнула она рукой. — Знаю, где твой домик. Тут недалеко, пара шагов, не заблудишься.
Она бодро зашагала вперёд, а я поспешил за ней, чувствуя, как в груди начинает теплеть что-то странное и приятное:
настоящая жизнь.
Мы шли вдоль тихих аллей, залитых последними золотыми лучами солнца. Лагерь будто замирал в предвкушении вечера — где-то вдали переговаривались пионеры, лениво скрипели качели, ветер осторожно шуршал в кронах деревьев.
Вера шагала рядом, чуть подпрыгивая на ходу, то и дело озираясь:
— Ну вот и пришли, — сказала она, останавливаясь у знакомого домика с сиренью по бокам. — Дом родной, считай.
Я поднял взгляд. Тот самый домик, только теперь с солнечными панелями на крыше и цифровым домофоном сбоку. Над дверью вяло моргала камера. Свет из окна лился на крыльцо, делая его почти уютным.
Вера фыркнула:
— Смотри, чтоб камера тебя ночью не сожрала, а то вдруг папаня решит, что ты к нему в комнату на рейд собрался.
— Спасибо за предупреждение, — усмехнулся я.
Она качнула головой, потом вдруг посерьёзнела:
— Семён… ты, если чё, это… не теряйся. Спрашивай. Я тут почти всё знаю. Ну или почти всех. Ну или… — Она замялась и махнула рукой. — Короче, ты понял!
— Понял, — кивнул я с лёгкой улыбкой.
Вера пристально посмотрела на меня, будто хотела ещё что-то сказать… но только коротко махнула рукой и бросила через плечо:
— Доброй ночи, новенький!
И убежала, оставляя за собой лёгкий звонкий смех.
Я остался стоять на месте, чувствуя, как тёплый вечер окончательно заворачивает лагерь в мягкое, почти осязаемое одеяло.
Площадь, столовая, дома — всё это уже стало частью странного нового мира, в котором мне предстояло жить.
Я глубоко вдохнул прохладный воздух и подошёл к двери. Камера моргнула красным глазком. Я поднял руку, чуть помахал ей.
— Доброй ночи, папаня, — шепнул я.
И, чуть улыбнувшись, открыл дверь, ступая в новое «завтра», которое уже начинало ждать меня внутри.
Я открыл дверь.
Внутри было тепло и пахло чем-то домашним: деревом, пылью и слабо выветрившимся кофе.
Папаня, то есть Владислав Андреевич, сидел за компьютером, вжавшись в кресло, словно оно было его боевым скафандром. На экране мелькали разноцветные полоски, окошки, какие-то таблицы и графики. Судя по всему, он играл, причём с таким азартом, что весь лагерь можно было снести, а он бы только вздрогнул.
— Давай, давай! Тащи, брат! Ну ну ну… ТЫ ЧЕГО В ДЫМЫ ПОШЁЛ, ОВЁСНЫЙ ПИРОГ?! — заорал он в гарнитуру, отпив из своей кружки с надписью «Твой батя».
Я, слегка вздрогнув от его крика, молча прошёл к своему дивану, стоящему у стены.
Форма пионера села на меня идеально, но вот усталость навалилась всерьёз.
Не раздеваясь полностью, только стянув галстук и расстегнув верхние пуговицы рубашки, я улёгся на диван, нашарил подушку, накрыл ей голову, словно спасаясь от всего мира — и от папаниных победных воплей тоже.
В наушниках Владислава Андреевича бушевала какая-то своя вселенная, он комментировал каждое движение в игре так, будто командовал взводом на поле боя.
— Справа пушат, дебилы вы какие, блин, ну кто вас вообще собрал… — бубнил он вполголоса.
Я улыбнулся сквозь подушку, тяжело выдохнул и закрыл глаза.
Тишина здесь была понятием относительным, но всё же в какой-то момент шум начал сливаться в единый фон.
Мир качнулся — и медленно потёк куда-то вдаль, в тёплую, зыбкую темноту.
Первый день в этом странном новом лагере подходил к концу.
И, несмотря на все странности… мне здесь начинало нравиться.
Глава 2 день 2
Утро настигло меня ударом тяжёлого сапога по нервной системе.
— ПОДЪЁМ, ПИОНЕР! — проревел папаня, хлопнув меня по спине так, что я чуть не впечатался лицом в стену. — Время работать над телом! Светлое будущее не для слабаков!
Я вслепую натянул кеды и ветровку, на ходу застёгивая пуговицы рубашки, и вышел наружу.
На улице было свежо, прохладный утренний ветер пах хвоей и влажной землёй.
Лагерь ещё спал. Все окна были тёмными, дорожки пустыми, только редкие фонари еле светили над тропинками, как забытые ночные стражи.
У крыльца уже стоял папаня — в пионерской рубашке, шортах и с повязкой на голове, словно готовился не к пробежке, а к какому-то марафону через всю страну.
Рядом с ним — Аня.
Всё такая же невозмутимая, аккуратная, с планшетом на поясе и лёгкой улыбкой.
— Боевое построение! — скомандовал папаня.
Я встал рядом с Аней, стараясь не зевнуть ему в лицо.
— Маршрут номер один: круг по лагерю! — отрапортовал папаня, хлопая себя по груди.
— Начинаем лёгким бегом, потом гусиным шагом вокруг площади! Турники на финише! Все ясно?!
— Так точно… — пробормотал я без особого энтузиазма.
Аня одобрительно кивнула:
— Программа подтверждена.
— Готовлю трек записи данных о физической активности.
— Отлично! — заорал папаня. — Вперёд, орлята!
И он рванул с места так, будто за ним гналась разъярённая сирена.
Я, тяжело вздохнув, потрусил следом. Аня беззвучно покатилась рядом, будто тень на автопилоте.
Мы пробежали вдоль жилых домиков — спящие окошки, редкие шаги ветра по гравию.
Промчались мимо столовой, где ещё пахло вчерашней выпечкой.
На повороте к площади папаня резко повернулся:
— Переходим на гусиный шаг! Для укрепления воли и нижних конечностей!
И мы, трое сумасшедших — я, Аня и папаня — гуськом потопали по кругу вокруг площади.
Я еле держался, чтобы не засмеяться.
Аня шла идеально, ровным строевым шагом, а папаня, сияя энтузиазмом, громко командовал:
— Шире шаг, Семён! Не отставай от андроида! Аня, скорость держи! Левый-правый! Левый-правый!
Ветер путался в ветках деревьев, площадь пустовала, а дроны с лозунгами мерцали в утреннем полумраке, словно привидения.
Преодолев «круг почёта», мы наконец добрались до спортплощадки.
— Турники! — скомандовал папаня. — Раз! Подтянулся! Два! Подтянулся!
Я кое-как вцепился в перекладину, пока Аня, словно гимнастка, легко и беззвучно сделала несколько подтягиваний, засекая что-то на своём планшете.
— Не позорься, Семён, — бодро сказал папаня. —
— У тебя есть шанс стать настоящим мужчиной! И если не умрёшь от усталости — мы потом ещё покатаемся на велосипедах!
Я сполз с турника, хватая ртом воздух.
— Спасибо… за шанс… — прохрипел я.
Аня, не сбив дыхание ни на секунду, спокойно добавила:
— Замер зафиксирован. Требуется улучшение.
Я с трудом выдавил улыбку.
Отличное утро. Просто лучшее.
Тут к нам подошла Ульяна.
Я сразу заметил, как в её глазах вспыхнуло счастье — хотя при этом по лицу было видно, что от утренней зарядки счастья у неё было не намного больше, чем у меня.
— Вот это я понимаю, — усмехнулась она, глядя на меня. — С утра — и уже в спорт, да, Семён?
Я тяжело выдохнул:
— Прошу… умоляю… спаси.
Ульяна хихикнула:
— Это тебе не сигареты курить с Женей за библиотекой, как раньше.
Я резко поднял голову:
— Так он ещё и курить умеет? — с подозрением спросил папаня, обернувшись на нас.
— Господи, — буркнул я, — вот кто тебя за язык тянул, рыжая…
Ульяна самодовольно улыбнулась.
— Ладно, ладно, Влад, — сказала она папане. — Я его у тебя заберу.
Директор лагеря ждёт его — надо познакомить.
— Ну раз директор ждёт, — кивнул папаня, — тогда вперёд.
А ты, Аня, за мной! Через полосу препятствий — шагом марш!
И он с Аней, как два профессиональных спортсмена, умчались в сторону спортплощадки, оставив нас вдвоём.
Я смотрел им вслед и пробормотал:
— Ну что это за фигня вообще…
— Спорт, — весело откликнулась Ульяна.
— Ну его нафиг, ваш спорт… — проворчал я. —
Я думал, ничего хуже твоих тренировок Шиноби быть не может.
Ульяна на секунду замерла, её улыбка погасла.
— Ну зачем ты о грустном… — тихо сказала она. —
Я уже давно стараюсь забыть его.
Я опустил взгляд и тихо добавил:
— Прости. Он для меня тоже был важен.
Очень хороший был воробей.
Мы на мгновение замолчали.
Тёплый ветер шевелил траву вокруг спортплощадки, а утреннее солнце постепенно выползало из-за верхушек деревьев.
Мы шли по дорожкам, утопающим в утреннем свете.
Лагерь медленно просыпался.
Из-за домиков слышались ленивые зевки, кое-где щёлкали двери, пахло свежеиспечённым хлебом из столовой.
Но пока всё вокруг ещё было полупустым, тёплым, тихим — словно сам лагерь давал нам время на размышления.
Ульяна шла рядом, слегка постукивая пальцами по бедру в такт своим мыслям.
— Много тут изменилось, — вдруг сказала она.
Я повернулся к ней:
— Ну, я заметил. И дома другие, и столовая, и эти… чудо-автоматы.
Ульяна усмехнулась:
— Это ещё цветочки.
Тут теперь каждая тропинка с датчиком, каждый кустик под камерами.
«Безопасность и порядок» — у нас теперь официальный лозунг.
По факту — контроль.
Я хмыкнул:
— Вот так встреча. Лагерь мечты — с приложением «большой брат» в подарок.
Ульяна пожала плечами:
— Время меняется.
Нас долго уговаривали — мол, так надо, ради новых поколений.
— И ты согласилась? — спросил я.
— Я осталась здесь, — просто ответила она.
— Чтобы хоть кто-то напоминал этим новым…
что лагерь — это не только отчёты и таблицы.
Что он — живой.
Мы шли дальше. Площадь оставалась за спиной, дорожки вели к административному зданию — аккуратному, почти новому, с гербом лагеря на фасаде.
— Директор у нас новый? — спросил я.
— Нет, — усмехнулась Ульяна. —
Только внешне.
А по факту… всё тот же Совёнок, только в другой обёртке.
Тебе понравится. Я думаю.
Я хотел было что-то сказать, но в этот момент мы остановились у высоких стеклянных дверей.
Ульяна вздохнула, посмотрела на меня и слегка улыбнулась:
— Ну что, Семён. Готов встретиться с будущим?
Я глубоко вдохнул:
— А есть выбор?
— Нету, — рассмеялась она. —
Но ты ведь знаешь, ты никогда его особо и не искал.
И, не дожидаясь ответа, толкнула дверь.
Ульяна вошла первой, а я, чуть сжавшись, последовал за ней.
В это здание — кабинет директора лагеря — я в прошлые разы не заходил.
Теперь всё здесь казалось ещё строже: чистота, строгие линии стен, запах бумаги и свежего чая.
Мы вошли в просторный кабинет.
Я, выглядывая из-за плеча Ульяны, увидел за массивным столом женщину лет тридцати.
Строгий костюм, идеальная осанка, волосы аккуратно убраны назад.
В её взгляде была холодная отстранённость — как у человека, который привык видеть дальше, чем обычные люди.
Она сидела у окна, в руках — кружка с дымящимся чаем.
На подоконнике стояла охапка пышных цветов, наполняя кабинет тихим ароматом.
Ульяна бодро произнесла:
— Ну вот, я привела новенького, которого хотела тебе показать.
И с довольной улыбкой отступила в сторону, будто выставляя меня на амбразуру.
Директорша повернула голову, бросила взгляд на меня — и в следующий момент сделала глоток чая.
Глоток был неудачным.
Чай фонтаном вылетел у неё изо рта, окатив стол и прилично замочив несколько аккуратно разложенных листов бумаги.
— Господи… — выдохнула она, хлопая себя салфеткой.
Я стоял, пытаясь понять, что в ней было такое… до странности знакомое.
Ульяна прыснула со смеху:
— Прикинь, кто пожаловал!
Директорша всё ещё судорожно вытирала капли чая, оглядывая меня, как привидение.
— Чёрт возьми… — пробормотала она.
Ульяна с хитрой улыбкой наклонилась ко мне:
— Узнал её?
Я всмотрелся внимательнее… и в голове что-то щёлкнуло.
— С… Славя? — выдавил я.
Ульяна довольно кивнула:
— Ага. Она самая.
Славя тяжело вздохнула, стряхивая с рукава последние капли:
— Этого мне ещё не хватало…
Славя, несколько раз тяжело вздохнув, наконец собралась, поставила кружку на стол и выпрямилась.
С лица её пытались стереть эмоции — строгий директор всё-таки — но в глазах всё равно горели искорки чего-то родного, тёплого, почти забытого.
— Семён, — сказала она ровным голосом, словно проверяя сама себя на прочность. —
Добро пожаловать… назад.
Я молча стоял, не зная, то ли улыбнуться, то ли поклониться.
Славя чуть наклонила голову, скользнув по мне взглядом, словно проверяя, я ли это на самом деле.
— Ты… — начала она, потом запнулась, быстро нашла слова:
— Ты у нас пока числишься как… специальный участник экспериментальной смены.
Я вскинул брови.
Ульяна, стоявшая сбоку, тихонько хихикнула в кулак.
Славя бросила на неё короткий строгий взгляд и продолжила:
— Условия простые: живёшь как все. Посещаешь кружки. Участвуешь в мероприятиях.
И… — тут она сделала паузу, — никакой самодеятельности.
Я невольно усмехнулся:
— Самодеятельности? Это в смысле не сбегать через шахты в другое измерение?
Славя вздрогнула едва заметно, но тут же натянула официальную улыбку:
— Именно.
И никаких героических подвигов в свободное время.
Я кивнул.
Она на секунду задержала на мне взгляд — и в её глазах, холодных и строгих снаружи, вдруг мелькнула настоящая радость.
Теплая, светлая.
Та самая, какая была у Слави в прошлом лагере.
Я сделал шаг вперёд.
Голос чуть дрожал от всех этих странностей, но я всё же выдавил:
— Я вот ничего не понимаю.
Вам ведь должно быть под семьдесят…
А вы стоите здесь — словно вам по тридцать.
Как это возможно?
Ульяна усмехнулась, чуть пожав плечами:
— Нам и есть тридцать.
Я моргнул:
— Это как вообще?..
Но Славя перебила меня, смотря прямо в глаза:
— Нет, Семён. Это ты скажи.
Как ты здесь оказался?
Ты выглядишь так же, как тогда, когда был с нами.
Я опустил взгляд.
— Я сам ничего не понимаю… — сказал я глухо.
— Последнее, что помню: сделал Алисе предложение…
Планировал свадьбу…
А потом — бац. И вот я тут.
Опять со мной какая-то чёрт знает что происходит…
Обе девушки молчали, смотрели на меня с тревогой и… чем-то вроде грусти.
— Алиса… — выдохнул я. — Значит, ей тоже сейчас тридцать?
Они замялись.
Перекинулись короткими взглядами.
— Мы не знаем, — тихо ответила Славя. —
После твоего исчезновения она долго не могла прийти в себя.
Мы еле-еле её тогда удержали…
А потом она ушла. Где она сейчас — никто не знает.
Я медленно сел на стоящий рядом стул.
— А ваша молодость?
Как это вообще возможно?
Славя вздохнула, словно выговаривая тяжесть давней тайны:
— Это долго объяснять…
Когда нам исполнилось тридцать — мы… просто перестали стареть.
Не все.
Только те, кто был частью той книги.
Те самые восемь.
— Про Мику мы не знаем, — добавила Ульяна.
— Она исчезла почти сразу. Шурик пытался всё изучить, разобраться… Но так и не понял, почему это случилось.
— Единственное, что удалось выяснить, — продолжила Славя, —
если кто-то из нас рожает ребёнка — старение возобновляется.
Так случилось с Женей. Она родила, и теперь…
Она уже не выглядит как мы.
Электроник, её муж, пока держится.
Лена тоже родила… но она не захотела отдавать сюда своего ребёнка.
Ульяна тихо добавила:
— Мы с Славей бездетные.
Пробовали…
Не получилось.
Я закрыл глаза на мгновение, пытаясь переварить услышанное.
— А Алиса? — спросил я хрипло.
— Мы не знаем… — ответила Славя тихо. —
Она исчезла.
Двадцать лет назад.
Словно ветром унесло.
Повисла гнетущая тишина.
— Лагерь был в запустении, — продолжила Славя после паузы.
— Мы с Ульяной держались на честном слове.
Пока Шурик не запустил проект восстановления.
Этот год — экспериментальный.
Пробный.
— И тут ты пришёл, — тихо сказала Ульяна.
— Это не к добру…
Славя внимательно посмотрела на меня:
— Ты первую неделю здесь проживаешь? Или опять всё заново началось?
Я пожал плечами:
— Честно?
Я не знаю.
Ты же помнишь — если я забываю, я не могу вспомнить сам.
Славя сжала губы в тонкую линию:
— Тогда нужно проверить твою память.
У нас есть технологии.
Можно попробовать вытащить остатки из глубины сознания.
Если это действительно повтор…
Если цикл возобновился…
Она замолчала.
Повисла тяжёлая тишина.
Каждый из нас переваривал эту мысль по-своему.
Если всё снова началось…
То это был конец.
Или начало чего-то куда хуже.
— Пока ты будешь жить как обычный пионер, — спокойно сказала Славя. — Всё по распорядку. Наслаждайся молодостью, а мы подумаем, подготовим всё необходимое.
Я вздохнул, устало оглядывая кабинет:
— Грустно всё это как-то.
Почему я опять в какой-то белиберде?
Я что, пуп земли? Или кто я вообще?
Ульяна посмотрела на меня серьёзно:
— Вот в этом и проблема.
Которую мы должны решить.
Я вздохнул ещё раз, тяжело.
— А этот ваш папич… Может, расселите меня куда-нибудь?
А то с утра у меня уже ноги подкашиваются.
Что это за физподготовка вообще?..
Ульяна усмехнулась:
— Это он тебя тренирует на будущее.
Славя только развела руками:
— Мест у нас нет.
Кто же знал, что ты опять сюда попадёшь.
— Да уж… везёт мне жить с вожатыми, — пробурчал я.
Обе девушки лишь пожали плечами.
— Ладно, — сдался я. — Готовьте ваш аппарат.
А я пока поживу по вашим правилам.
Я на секунду замялся, потом спросил, словно невзначай:
— А у вас тут случайно никто машину времени не создал?
Ульяна улыбнулась краешком губ:
— Может, и создал.
Вот только кто именно — неизвестно. И зачем — тоже.
— Может, сам лагерь и есть твоя машина времени, — предположила она.
— В наше время такие технологии пока ещё не существуют.
Славя кивнула:
— Но ты сюда попал.
А значит, что-то произошло.
И мы должны это выяснить.
Повисла тишина.
Наконец Славя выдохнула:
— Ладно, идите.
Мне нужно подумать.
Мы с Ульяной кивнули и вышли на улицу.
— Значит, ты теперь физручка, да? — спросил я, лениво потягиваясь.
— А что тут такого? — ухмыльнулась Ульяна.
— Физрук я. Самый настоящий.
— Ну, странно… хотя зная твой характер — неудивительно, — усмехнулся я.
— У тебя, наверное, все пионеры — как новые Шиноби, да?
Ульяна сразу посерьёзнела:
— Опять ты о грустном.
Я поднял руки в мирном жесте:
— Смотри, я не Шиноби. Я свой.
Твой когда-то старший брат, если помнишь.
Так что давай без дрессировки, хорошо?
— Ой, и не собиралась, — рассмеялась она. —
Владик сам всё сделает, не переживай.
Я фыркнул:
— Ну вот зачем мне ваш папаня сдался, а?
Ульяна только сильнее захохотала.
— Всё, пионер, топай давай умываться! — подтолкнула она меня вперёд.
— И, кстати… Приметил себе уже кого-нибудь?
А то твоя Алиса, если и появится, то будет уже старпёром по сути.
Тебе-то семнадцать. Общество не поймёт.
Я остановился, глядя на неё:
— Вот и ты теперь о грустном заговорила…
Ульяна пожала плечами:
— Жизнь.
Если что — Вера хороший кандидат.
Тебе нужны девчонки, которые держат в ежовых рукавицах.
Проверено.
Я хмыкнул:
— Или ты просто предлагаешь мне кого-то себе подобного?
— Кто знает, — усмехнулась Ульяна. —
— Всё, иди. Вперёд и с песней — в светлое будущее пионерской жизни!
Она шутливо толкнула меня в плечо.
— Увидимся ещё, Сёмка, — добавила она, уже уходя прочь по тропинке.
Я остался стоять на месте, провожая её взглядом.
Да, Ульяна изменилась.
Сдержанная, сильная.
Но всё та же — родная.
А потом невольно задумался:
68 лет.
Она живёт уже вдвое дольше меня.
И всё ещё борется за это странное, застывшее лето.
Я подошёл к умывальникам — и у меня челюсть поехала вниз от удивления.
Ряды аккуратных белоснежных раковин сияли так, что без очков сварщика подходить было опасно.
Рядом стоял автомат с гордой надписью: «Выдача зубных щёток и пасты».
Причём выдавал он их бесплатно, а не за душу, как я привык в прошлой жизни.
На каждом кране висел сенсорный дозатор с мылом.
Я осторожно ткнул его пальцем — мыло само вывалилось мне в ладонь.
Честное слово, я чуть не подпрыгнул от неожиданности.
— Вот это прогресс, — пробормотал я. — Ещё бы тут тапки автоматически надевались на ноги.
Осторожно включил воду.
Из крана не полилась ржавая струя из преисподней, как я ожидал.
Нет, потекла нормальная вода — горячая и холодная, как в лучших домах Лондона и Парижа.
Я посмотрел на свои руки, потом на воду, потом снова на руки.
— Ну что, Семён, — сказал я себе, — если уж судьба тебя швырнула в будущее, давай хоть умоемся как люди, а не как последний абориген.
С мрачным достоинством намылил лицо, почувствовал запах нормального мыла — без намёков на химию, радиацию и отчаяние.
Плеснул в лицо пригоршню воды — и аж замер.
Тёплая. Чистая. Без привкуса железа.
Не жизнь — а курорт!
Я посмотрел на себя в зеркало над раковиной.
Из отражения на меня глянул слегка опухший, но всё ещё живой пионер.
— Ну хоть здесь я выгляжу на свои семнадцать, — буркнул я.
И добавил мысленно:
Хотя душа у меня уже где-то на все семьдесят восемь.
Позади послышались шаги и голос:
— Эй, Семёнчик, снова здорова! — раздалась весёлая Вера.
Я обернулся.
Она шла ко мне — и не одна, а вместе с Никой.
Вера, заметив моё изумлённое лицо, усмехнулась:
— Вижу по тебе — папаня с утра тебя натренировал как следует, да?
— И вам привет, — ответил я, пытаясь вернуть себе остатки достоинства.
Вера кивнула в сторону Ники:
— Семка, вот моя соседка. Зовут Ника. Запоминай.
Я ухмыльнулся:
— Знаю-знаю. Уже знакомы.
Вера изобразила удивление:
— Знакомы?
А я думала, сейчас буду вас знакомить как положено, а тут, оказывается, вы уже свои люди… Ну-ну.
Я покосился на Нику и весело добавил:
— Ну да, после нашего «знакомства» я минут десять бегал по лагерю от терминатора на роликах.
Еле скрылся.
Ника виновато улыбнулась:
— Прости… так получилось.
— Я даже представить боюсь, — хмыкнул я, — что она бы со мной сделала, если бы догнала.
Вера прыснула со смеху:
— Ничего, ничего! Была бы веселуха, запомнил бы это лето на всю жизнь!
— Кстати, — сказала Вера, — ты Нику не задирай, понял?
Меня можешь — я тебе по тыкве дам и забудем.
А вот Нику обижать не дам.
Запомни, заруби на носу!
— Хорошо, хорошо, понял, — сказал я, демонстративно подняв руки в примирительном жесте.
— Вот и отлично, — довольно кивнула Вера.
— А теперь двигайся давай, мы тут мыться будем.
Я отошёл в сторону, и она ещё крикнула мне вдогонку:
— Ты же сейчас в столовую идёшь, да?
— Ага, туда, — ответил я, отряхивая рубашку.
— Ну тогда займи нам местечко! — добавила она. —
Мы может немного задержимся.
— Ну попробую, — усмехнулся я и пошёл в сторону площади.
Когда уже отошёл на пару шагов, за спиной донёсся звонкий крик Веры:
— И не забудь занять место, Сеемчик!
Я только покачал головой.
— Ну вот, Семчик… Семёнчик… Как только меня не называли.
Особенно Мику — та вообще умудрялась целые песни сочинять на основе моего имени, с припевами и окончаниями на все случаи жизни.
Я улыбнулся воспоминаниям — и вышел на площадь,
где лагерь уже окончательно просыпался к новому странному дню.
Я шагал по площади, чувствуя, как лагерь окончательно оживает.
Солнечные лучи уже вовсю били в глаза, рассеивая остатки утренней прохлады.
Вдоль дорожек начинали собираться пионеры: кто-то подтягивался, кто-то сонно зевал, кто-то уже бодро строился в колонны на зарядку.
Над площадью медленно кружили дроны с флажками — на них яркими буквами светились лозунги:
«Чистота — залог здоровья!»
«Пионер! Живи честно!»
«Будущее начинается с тебя!»
Где-то на краю площади группа ребят спорила, кто быстрее добежит до спортплощадки, а где-то уже кто-то делал растяжку, потягиваясь как ленивые кошки.
Мимо меня пробежала девочка с двумя хвостиками, весело махая рукой своим друзьям.
Там, у музыкального клуба, кто-то пробовал настроить акустику: тихо и неровно звучала какая-то мелодия, будто сам лагерь пел утреннюю песню.
Я шёл вперёд, вдыхая воздух, пропитанный хвоей, горячим солнцем и чем-то таким…
чего мне отчаянно не хватало всё это время.
Лето. Настоящее. Живое.
Я невольно улыбнулся.
Почти забытая, но до боли родная атмосфера обволакивала, как тёплое одеяло, где смешались старые воспоминания и странное новое настоящее.
Впереди уже виднелось здание столовой.
Я ускорил шаг.
Подойдя к столовой, я увидел, как туда уже подтягивались пионеры, лениво растягиваясь в очередь.
У дверей стояла, как и положено, наша система контроля чистоты рук — по совместительству XJ-Аня.
Невозмутимая, как таможенник на границе двух миров.
Я подошёл поближе.
— Руки, — официальным голосом потребовала Аня.
Я покорно поднял ладони:
— Вот, смотри. Всё чисто.
Даже ногти Вера вчера подстригла, между прочим.
Аня аккуратно взяла мою руку, поднесла её ближе к своему планшету.
— Сканирование завершено. Длина приемлемая. Проход разрешён.
Приятного аппетита, — добавила она с механической вежливостью.
Я усмехнулся:
— Спасибо. И тебе приятного!
Аня моргнула:
— Мне приятного?
— Ну да, — кивнул я. — Ты ведь, наверное, тоже что-то ешь?
Аня чуть склонила голову:
— Болты. И ещё я люблю пить синтетическое масло.
Я прыснул со смеху:
— Прямо-таки изысканный рацион!
Аня, кажется, даже чуть улыбнулась:
— Ты думал, я тут за вами на чистом энтузиазме слежу?
У меня тоже энергия не бесконечная.
Вот у первых версий батарейки стояли.
А у меня — встроенные солнечные панели.
Она гордо выпрямилась.
— Днём обычно на площади сижу, вопросы распускаю — и ловлю солнечные лучи.
Типа вашей йоги.
— Ого, да ты ещё и шутить умеешь, — хмыкнул я. —
Топорно, но уже хорошо.
Аня серьёзно кивнула:
— Я прогрессирую ежедневно.
Отец заложил во мне эту способность — подстраиваться под вас, пионеров.
В этот момент за спиной раздался звонкий голос:
— Эй, хорош тут кокетничать! —
Это была Арина, та самая, с голубем на плече.
Она уверенно шла к нам через толпу:
— Аня, если хочешь с ним болтать — пусть тогда запишется ко мне в кружок кибернетиков!
А сейчас раступитесь, мы вообще-то кушать хотим!
Я обернулся.
А у неё на плече всё так же восседал её механический голубь — Чипо, серьёзный как начальник штаба.
Я усмехнулся:
— А что, с птицами в столовую можно?
— Это не птица, а робот, — невозмутимо ответила Аня. —
Так что можно.
Арина хмыкнула:
— Только не вздумай с неё пример брать.
А то не хватало ещё, чтобы ты сюда какого-нибудь рабо-шимпанзе притащил!
Она дружески хлопнула Аню по плечу:
— Всё, пошли, Семён.
Желудок не ждёт!
Я улыбнулся и шагнул вслед за ней —
вглубь столовой, где уже пахло булочками и свежим компотом.
Мы с Ариной вошли в просторную, залитую светом столовую.
Всё здесь выглядело до странности знакомо — те же длинные столы, те же аккуратные скатерти.
Но между рядами столов теперь стояли сияющие автоматы самообслуживания с экранами, мигающими весёлыми надписями.
Я подошёл к одному из автоматов и ткнул на экран.
Тот бодро выдал:
«Выберите своё блюдо: борщ — плов — лазанья — энергобатон — суп-пюре с нанофруктами.»
Я застыл, моргая.
— Ну офигеть, — пробормотал я. —
Я что, в пионерском «Макдаке»?
Арина, уже балансируя с подносом, усмехнулась:
— Добро пожаловать в будущее, пионер!
У нас теперь еда для каждого вкуса — хоть в космос лети.
Я выбрал что-то более-менее привычное — плов и компот.
Автомат с характерным «пшшш» выдвинул мне аккуратный поднос с парящими тарелками.
— Слава роботам, — буркнул я.
Арина, получив свою еду (энергобатон, кефир и какая-то жутко зелёная каша), махнула рукой:
— Пошли займём место на четверых.
Вера и Ника скоро подтянутся.
Я кивнул.
Мы прошли вдоль ряда столов, пока не нашли уютное место у окна.
Арина шустро расставила подносы так, чтобы занять сразу четыре стула.
Я глянул на это дело и усмехнулся:
— Ну ты прям стратег.
— Я практичная, — гордо заявила она.
— Ещё бы с собой флаг притащила: «Место занято!»
Я рассмеялся и опустился на скамью.
За окнами столовой жизнь лагеря кипела:
пионеры маршировали на зарядку, где-то играла музыка,
а в небе неспешно проплывали ленивые облака.
Я сделал первый глоток компота и подумал:
Может, это лето и правда даст мне второй шанс?
— Ты же говорила, что ты механик Ани? — спросил я, ковыряясь в тарелке.
— Ну да, — кивнула Арина.
— Ремонтирую, обслуживаю, подкрашиваю, прошивку чиню, когда она очередной апдейт сломает.
— А из чего она хоть состоит? — продолжил я, искренне заинтересовавшись.
Арина посмотрела на меня с сочувствием:
— У тебя есть свободный месяц?
— Не знаю… — протянул я осторожно.
— Ну вот, чтобы всё объяснить — трёх смен не хватит.
Там такие технологии… Дядя Шурик с моим батей знатно постарались. — Она гордо выпрямилась.
Я только кивнул, впитывая эту лавину информации.
И в этот момент на нас буквально обрушились Вера и Ника.
Со смехом, с подносами в руках, они шумно приземлились рядом, чуть не перевернув стол.
— О, Вероники пришли! — радостно усмехнулась Арина.
Я заморгал.
Вероники.
Вера + Ника.
Чёрт возьми, почему я сам раньше не додумался?..
Вера, не теряя ни секунды, деловито оглядела стол:
— Ну что, кто из вас мне первый приятного аппетита пожелает?
Я честно поднял голову:
— Приятного аппетита.
Вера одобрительно кивнула:
— Молодец. Моя школа.
Я посмотрел на Нику и Арину:
— Она всегда такая?
Они синхронно махнули руками, как бы говоря:
«Ну а что ты хотел, терпим, живём.»
Я только усмехнулся, понимая, что к этим двум ураганам — Вере и Арине — придётся привыкать быстро.
Иначе сдует.
Вера, как вихрь, первой же ложкой заграбастала себе котлету и бодро заговорила:
— Ну что, Семён, выбирай!
Хочешь — будешь бегать со мной!
Хочешь — с Аней по солнечным панелям лазить!
Хочешь — с Ариной гайки крутить!
— Или можешь рисовать, как Ника, — усмехнулась Арина, крутя вилку в пальцах. —
Только стенды портить не обязательно.
Я улыбнулся:
— Ника у нас художник?
Вера кивнула с гордостью, будто это она сама Нику вырастила:
— Ага! Рисует, как настоящий мастер!
Вот бы тебе автобус её видели!
Ника слегка покраснела и тихо добавила:
— Немного… рисую.
Когда есть вдохновение.
Я посмотрел на неё.
Спокойная, тихая, словно ветерок, который не слышен, но без которого лето — не лето.
— А Вера у нас, конечно, по спорту! — вставила Арина.
— Лагерь без Веры — это как зарядка без переклички.
— Да-да! — подхватила Вера, весело смеясь. —
Я тут всех на физру поднимаю.
А то расплывутся в компотных лужах!
— Компотные лужи… — повторил я, смеясь. —
Ну ты сравнила!
— Зато честно! — Вера гордо выпрямилась. —
Спорт — жизнь!
Краски — отдых!
А гайки и провода… — она кивнула на Арину, — …ну это для избранных механиков.
Арина фыркнула:
— Хоть кто-то должен поддерживать здесь уровень цивилизации!
Я усмехнулся, делая глоток компота.
Здесь у каждого была своя роль.
И, может быть, именно в этом лагере я наконец снова найду свою.
— Вон смотри, — махнула рукой Вера. —
Если тебе с нами скучно — есть ещё «Селёдка» и «Карцер».
Обе звездочёты, только одна в музыку, другая в книги.
Это для зануд. Если ты вдруг такой — милости прошу к ним.
— Ага, — усмехнулся я. —
Какие ещё клички я не знаю?
Вера заговорщически наклонилась ко мне:
— Ну, парни у нас ещё есть, конечно. Мало, правда.
Ты у нас третий по счёту из нормального возраста.
Вон в углу сидят, видишь?
Я повернул голову. В углу действительно сидели двое: один тёмненький, с кучерявыми волосами, второй русый, аккуратный как картинка.
— Вот этот кудрявый — это Спас.
А рядом — Белый.
— И что за фрукт каждый? — спросил я, прищурившись.
Вера усмехнулась:
— Спас… ну, типа везде и нигде.
Думает, что на него все девки лагеря вешаются. Хотя, ну… ошибается он слегка.
А Белый — скромный, но гордый как статуя.
Перфекционист жуткий!
Ни пылинки, ни складочки на форме.
Но подкачанный, зараза, будь здоров.
Она захихикала.
— Значит, тебе такие нравятся? — подколол я её.
Вера фыркнула:
— Ну не особо…
Но спортивное телосложение подчёркивает мужчину!
Хоть глаз радует.
Я взглянул на свой поднос, где с тоской доживал последние минуты жирный пирожок,
и с философским вздохом закинул его в топку своего будущего пуза.
Ну ничего, — подумал я. — Буду спортивным… внутренне.
Мы доели и встали из-за стола.
Пройдя к выходу, нас остановила Аня.
Стояла, как строгий стражник, с планшетом в руках.
— Все свободны! — объявила она. —
Еду в карманах не таскать, понятно?
Пионеры зашумели, растекаясь по лагерю.
Аня посмотрела на меня строго:
— Семён, ты за мной.
— Это куда ещё? — удивился я.
— В медпункт, — буднично ответила она. —
Тебе нужно оформить медицинскую справку. Без неё в лагере — никак.
Я тяжело вздохнул и поплёлся следом за ней в сторону медпункта.
На пути туда меня накрыло волной воспоминаний.
Медпункт…
Тот самый, где меня когда-то всегда встречала Виола.
С чашкой чая.
С её вечной лёгкой улыбкой, доброй заботой.
Наверное, её уже нет…
Наверное, она покоится с миром.
Грустно.
Тихо, глубоко, как щемящая тень на сердце.
Но я мотнул головой.
Не время унывать.
Она ведь всегда поддерживала меня.
Помогала сделать предложение Алисе,
учила репетировать самые важные слова,
и в какой-то момент стала мне не просто другом —
стала родней.
Сестрой.
Человеком, который заполнил все пустоты.
Я сжал кулаки.
Ради неё я буду жить дальше.
Ради неё я постараюсь быть тем, кем она хотела меня видеть.
Мы подошли к медпункту.
Здание выглядело по-новому:
чистые белые стены, большие окна, на которых вместо старых занавесок висели автоматические жалюзи.
У входа светилась небольшая электронная табличка:
«Медицинский пункт. Всё во имя здоровья!»
Я толкнул дверь, и мы вошли внутрь.
Внутри пахло свежестью, каким-то лёгким ароматом мяты и стерильными поверхностями.
Кровати стояли ровными рядами, прикрытые белоснежными простынями.
По углам поблёскивали сенсорные панели управления, на стенах висели голографические плакаты о здоровом образе жизни.
И, конечно, в центре всего этого прогресса сидел он.
Доктор Левин.
Статный мужик лет сорока на вид, в белом халате, чуть растрёпанный, с планшетом в руках.
Он был так увлечён своим занятием — кажется, рассматривал на экране анатомию в каком-то гиперподробном 3D-разрезе — что наше появление сначала даже не заметил.
Левин что-то бормотал себе под нос:
— Печень, селезёнка, почки… ага, значит, если совместить…
…интересно, почему у них такая плотность при определённой фазе сна…
Аня вежливо кашлянула.
Доктор вскинул голову, моргнул несколько раз и, наконец, обратил на нас внимание:
— А-а-а! Новенький! — обрадованно воскликнул он.
— Семён, да? Проходи, проходи!
Он отложил планшет на стол, который был уставлен какими-то странными моделями органов, скелетами в миниатюре и кружкой с надписью:
«Не нервируй врача — он тебе ещё пригодится.»
Я подошёл ближе, чувствуя лёгкую неловкость.
— Сейчас мы тебя быстренько оформим, — бодро сказал Левин. —
Пульс замерим, давление посмотрим, рефлексы проверим.
И всё, будешь полноценным членом нашего маленького… — он задумался, подбирая слово, — …экспериментального общества.
Он многозначительно усмехнулся.
Я только вздохнул:
Ну конечно. Экспериментального.
Куда ж без этого в моём лагере.
Доктор Левин поднялся со стула, хлопнув себя по карманам, будто проверяя наличие нужных инструментов.
— Так, Семён, садись-ка сюда, на кушетку.
Я послушно сел.
Левин пару раз ткнул пальцем по планшету, задумчиво смотря на меня, потом опять на экран, потом снова на меня.
— Начнём с пульса. — Он замер, осматриваясь.
— Где у меня тут тонометр… Так, к чёрту, по старинке!
Он схватил меня за запястье двумя пальцами и начал считать вслух:
— Раз… два… три… пять… семь…
Я прищурился:
— А четыре и шесть где?
Левин махнул рукой:
— Они необязательные.
Главное, что сердце у тебя пока бьётся.
Я фыркнул, стараясь не рассмеяться.
Доктор склонился ко мне ещё ближе:
— Теперь проверим рефлексы.
Он покопался на столе, бурча что-то про «прогресс, но молоточки всё равно теряются»,
и в итоге вместо нормального медицинского молоточка схватил… планшет.
Я не успел даже рот открыть, как он легонько стукнул меня ребром планшета по коленке.
Нога дёрнулась.
— Отлично! — довольно заключил Левин. —
Реакция есть.
А значит, ты не труп.
Хотя в этом лагере и такие случаи были…
Я в ужасе уставился на него.
Он хмыкнул:
— Шучу, шучу.
Надеюсь.
Я только тяжело вздохнул.
Левин почесал затылок:
— Последний вопрос для справки.
Скажи-ка, Семён…
Что важнее: жить ради себя или ради других?
Я моргнул.
— Эм… а это точно медицинская справка?
— Абсолютно, — серьёзно кивнул Левин. —
Психоэмоциональный фон проверяю. Новая инструкция.
Я задумался.
Пожал плечами:
— Наверное… ради тех, кого любишь.
Доктор тепло улыбнулся:
— Вот и славно.
Живи тогда.
И будь здоров.
Он щёлкнул на планшете, и откуда-то вылез аккуратный листок:
«Медицинский допуск: годен к труду, спорту и совершению странных поступков.»
Я взял справку и еле сдержался, чтобы не заржать.
Левин махнул мне рукой:
— Свободен, пионер.
Но если вдруг почувствуешь, что в тебе просыпается инопланетянин — знай, медпункт работает круглосуточно.
Я покачал головой, выходя в коридор.
Ну, блин.
Хотя бы тут ничего не изменилось.
Выйдя из медпункта, я побрёл в сторону площади.
На ближайшей лавочке уже сидела Аня — сосредоточенная, уткнувшаяся в свой планшет.
Я подошёл и плюхнулся рядом.
— Куда теперь эту справку? — спросил я, размахивая листком, как флагом.
Аня не оторвала взгляда от экрана:
— Дай-ка сюда.
Я протянул ей справку.
Она провела планшетом вдоль неё, экран мигнул.
— Всё. Можешь выкинуть или оставить на память.
Я внесла данные в базу.
Ты официально здоровее семидесяти процентов пионеров.
Пока что.
Если, конечно, не надумаешь курить, пить… ну и наркотики туда же, — добавила она с ледяной серьёзностью.
Я усмехнулся:
— Всё понял, Аня. Будем жить как примерный пионер.
В этот момент на её планшете загорелось видео:
на экране появился старик с торжественным лицом.
Он что-то вдохновенно рассказывал о товарищах, о гражданской ответственности, о равенстве между людьми и андроидами,
и о новом проекте по возрождению пионерских лагерей для светлого будущего страны.
Я ткнул пальцем в экран:
— А это кто?
Аня подняла глаза и с гордостью ответила:
— Это мой папа.
Я чуть не поперхнулся:
— Чего?! Это Шурик?!
Аня нахмурилась:
— Нельзя так его называть.
Он — знатный человек.
Первый представитель президента по вопросам развития молодёжной программы.
Говорила она это с такой серьёзной гордостью, будто лично собиралась возводить новую страну кирпичик за кирпичиком.
Я только молча кивнул, переваривая эту новость.
Шурик… Президентский советник…
Ну всё, Семён, держись.
Добро пожаловать в реальность 2040 года.
Аня подняла планшет перед собой, как строгий экзаменатор:
— Первое: Кибернетический клуб.
Проектирование моделей, электроника, роботизация.
Я представил себя, гордо несящим по лагерю самодельного таракана на радиоуправлении, и едва не застонал.
— Второе: Художественный кружок.
Рисование, граффити-дизайн, иллюстрация.
Тут в голове сразу всплыла Ника с баллончиком.
— Третье: Спортивный сектор.
Футбол, волейбол, лёгкая атлетика, турпоходы.
— Это где меня на второй день похоронят, да? — буркнул я.
Аня невозмутимо продолжила:
— Четвёртое: Музыкально-акустический кружок.
Изучение звуковых волн, основ композиции, прослушивание небесных гармоник.
— Это там где Селена сидит и слушает космос? — уточнил я.
— Верно.
Аня щёлкнула ещё раз по планшету:
— И пятое: Библиотечный сектор.
Работа с архивами, сканирование старых книг в электронную базу, каталогизация данных.
Я моргнул:
— Прямо рай для трудоголика…
— Работа серьёзная, — кивнула Аня.
— Очень уважаемая.
Я задумался.
Кибернетики, художники, спортсмены, музыканты-звёздники и библиотекари-архивариусы.
Красота, блин. Выбирай — не хочу.
Аня терпеливо смотрела на меня, как будто могла так простоять целую вечность.
— А можно я сперва посмотрю всё своими глазами? — спросил я. —
Ну, чтобы понять, где именно меня прикончат быстрее?
Аня чуть улыбнулась:
— Одобряю нестандартный подход.
Ты имеешь три дня на выбор.
После этого придётся определяться.
Она протянула мне браслет с меткой:
— Это твой идентификатор.
Кружки тебя сами отсканируют, как только ты зайдёшь на территорию клуба.
Я взял браслет, посмотрел на него:
— Ну что, Семён, добро пожаловать в лагерь возможностей…
и бесконечной беготни.
- Для ответа в этой теме необходимо авторизоваться.